Я написал Есенина — хлебным, ржаным. Как спелый колос под истомленным поздним летним небом,
в котором где-то уже заломила свои руки жуткая гроза... Волосы я С. А. Есенину написал цвета светлой соломы, такие они у него и на самом деле были. В С. А. Есенине я видел так много,
ьдо избытка, от иконы старорусской — так и писал. Особая дерзость отмечена в прожигающей, слегка от падшего ангела, улыбке, что сгибала веки его голубых, васильковых глаз. Во время сеансов С. А. много говорил, читал стихи. А потом я услыхал, что его посадили в парижский сумасшедший дом…
Я громко заявил:
— Есенина не в сумасшедший дом надо отослать,
а в Россию…
Потом я услыхал о его ужасной казни над собой…
Я подумал: Есенин погиб потому, что
не мог ни понять, ни принять Европы. Все, кто не смогут сделать этого, — погибают.
Вспомнил последние фразы, когда расставались…
Я сказал С. А. Есенину:
— Вы побывали в Европе, теперь вам трудно будет без нее жить…
Мне передавали позже, что С. А. Есенин в разговоре
с друзьями в Советском Союзе — потом вспоминал мою фразу.
Есенин сказал:
— Не хочу Европы, не понимаю ее… Вы здесь все ошибаетесь!..
Радовался, что возвращается в родную страну,
на родину.
Утрата всеми нами С. А. Есенина — свежая, тяжкая утрата.
Сегодня уже год, как С. А. Есенина, одареннейшего поэта — не стало.
Нью-Йорк, 27 декабря 1926.